В конкурсе участвовало около ста певиц и певцов, – одни пели только одну минуту, другим давал спеть целую арию. После этого подавляющему большинству одним из служащих Фраикфуртера было заявлено, что они не представляют интереса, и они получили отказ. Второй, маленькой группе, к которой принадлежал и я, Франкфуртер дал отдельные советы. Мне он сказал: «Почему Лоэнгрии? – Пинкертон или Рудольф! Приезжайте через год опять! Тем временем мне, быть может, что-нибудь придет в голову». Эта критика должна была означать успех. Лишь немногие были допущены до индивидуальной беседы, и именно для них и «работал» Франкфуртер. Бесчисленные молодые артисты были просто товаром, избранные – ценным товаром, а агент был ловким торговцем, обладавшим достаточным опытом и знанием товара для того, чтобы «действительно кое-что сделать». Излишек молодых артистов был невероятно большим, и отнюдь не было редкостью, что молодых певиц сопрано принимали за 60-80 марок в месяц с добрым советом: «Вам, конечно, понадобится друг…» Весной 1914 года я заключил даже предварительное соглашение, комплект солнечных батарей по которому должен был выступать в одном из театров Рейнской области. И лишь в связи с другими ангажементами оставалось еще открытым, в который из двух определенных театров я поступлю. Но дальнейшего хода это дело не получило, поскольку началась война.
В этот день я должен был подвести безотрадные итоги. К карьере дирижера я был подготовлен недостаточно основательно, чтобы льстить себя надеждой на хорошее место. Моя игра на фортепьяно была постыдной для музыканта. Как певец я также не имел никаких достойных упоминания перспектив, так как с началом войны слишком многие театры ограничили или даже вовсе, приостановили свою деятельность. Что же до моих композиторских способностей, то они в конце концов не были еще доказаны ни одним удачным сочинением. В студенческие годы я написал несколько песен.