Немногочисленные слушатели потешались над музыкой. Я сам ничего не понимал и был очень удивлен, когда пятидесятилетний Прилль заявил мне, что хотя он не верит в будущее этой музыки, но предчувствует, что когда-нибудь нам придется весьма серьезно столкнуться с ней.
Я очутился в своеобразном положении. Я принимал горячее участие в этой музыкальной жизни. Моя внутренняя связь с оркестром была уже настолько большой, что я не мог не поддаваться звуковым сенсациям все более рафинированной инструментовки новых произведений. Но вместе с тем я отдавал себе отчет, что новые современные произведения не обнаруживают никакого духовного развития. Мне особенно памятно мое отношение к новой программной музыке, потому что «за» и «против» горячо обсуждались. Я ничего не имел против того, чтобы концертное произведение опиралось на программу как на «предлог». Я любил и восхищался не только пасторалями, но и симфоническими поэмами Штрауса, как, например, «Смерть и просветление», «Дон-Жуан», «Тиль Уленшпигель». Но к «Жизни героя», «Домашней симфонии» или, чтобы привести пример другого композитора, к циклу «Одиссея» Эрнста Бёэ я относился отрицательно, потому что программа служит здесь уже не только предлогом, татуаж бровей фото до и после поводом или перенесенной в музыку субстанцией, а «перилами», за которые держится композитор, сочиняя свою музыку. Я считал, что такая музыка не обладает каким-либо развитием в собственном смысле этого слова и потому не имеет никакой собственной формы, обусловленной музыкальной необходимостью.
Я пошел еще дальше и утверждал, что развитие у Рихарда Штрауса объясняется лишь ослаблением его подлинной музыкальной продуктивности и что музыкальная натура побуждала его к сочинению все новых и новых произведений в то время, как он не обладал больше достаточным творческим потенциалом, чтобы создавать музыку без программных подпорок. Я никогда не мог полностью отказаться от этого мнения. Пусть в его операх встречаются великолепные музыкальные частности, их общий рисунок всегда сконструирован с чужой помощью. Мне никогда не приходило в голову что-либо подобное в отношении Моцарта, Веберн или Визе. Следовательно, мое отрицательное отношение к произведениям Р. Штрауса было сопряжено с их идейной направленностью.