В него входили художник, скульптор, медик, два юриста и один весьма многосторонне образованный ученый, интересовавшийся преимущественно философией. А в 1912 году я познакомился со своей первой женой, мюнхенской художницей прикладного искусства. Чем теснее становилась дружба в этом кругу, тем больше заменяла она обычное, менее важное общение с другими людьми, так что последние годы в Мюнхене я жил более замкнуто, чем после первого года.
Человеческие привязанности и готовность интересоваться работами друзей обогащали мою жизнь. Один из них, историк искусства, писал докторскую работу о Доминикусе Циммермане; я сопровождал его в научных поездках и знакомился с верхнебаварским барокко. С медиками я провел большую часть их занятий, вместе с одним юристом довольно серьезно изучал даже философию права, а своей первой жене я обязан любовью к художественным ремеслам и познаниями в этой области. Дважды долгие летние каникулы я проводил в научных путешествиях. Поехав как-то в связи с этим в Голландию и Бельгию, я познакомился с одной английской четой, которая пригласила меня на восемь дней к себе в Лондон. Дружелюбие и гостеприимство англичан произвели на меня большое впечатление. Уже одна поездка на пароходе вверх по Темзе до Тауэр-бридж, затем лондонские музеи, беседа с одним индийцем о противоположности архитектурного облика усыпальницы Вестминстерского аббатства мавзолею Тадж-Махал, полиуретановые полы стоимость многие другие памятники, с которыми были связаны мои школьные познания по английской истории, оставили во мне неизгладимый след.
Жизнь, которую я вел, уже не была больше студенческой. Постепенно я превращался в многостороннего дилетанта и представителя богемы. Я до сих пор поражаюсь, каким образом, несмотря на многочисленные болезни и увлечение, с которым я отдавался всевозможным занятиям, мне удалось превозмочь эту разбросанность. Правда, и в этом хаосе был какой-то порядок.