Впервые в жизни я, горожанин до мозга костей, вступил во внутренний контакт с природой. Прекраснее всего были часы, когда я мог один лежать на вершине горы и смотреть в небо: я был счастлив до блаженства, и никогда больше мне не приходилось испытывать подобного чувства.
Четыре больших круга интересов, – я назвал бы их четырьмя мирами, – образовавшиеся естественным порядком, как нечто само собой разумеющееся, в первый год моего пребывания в Мюнхене, сохранили свое значение для меня также и в последующие пять лет. Но такое разделение вело к основательной разбросанности. Ибо так, «между прочим», я ничего не делал и ничего не принимал легко. С детства я был скорее склонен к серьезному размышлению, чем к беззаботной радости. И если я, наряду со своей личной жизнью, интересовался наукой и искусством или, вернее, жил в четырех областях – частной и общественной культурной жизни, университета и музыки,- то мое развитие совершилось на широкой основе, но пока недостаточно основательно и глубоко.
Эти четыре мира не формировали мою жизнь, но обусловливали ее в прямом соответствии с тем, какой из них являлся для меня важнейшим в данное время – то это был один, адвокат по делам дтп то другой. В каждой области со временем у меня появлялись друзья и единомышленники. Меньше всего-в музыке; в музыкальном мире я ни с кем не поддерживал тесной дружбы. Однако у меня было несколько настолько музыкальных приятелей, что споры с ними о музыке имели, вероятно, большую ценность, чем мое участие в каком-нибудь кружке профессиональных музыкантов. Для такого рода профессиональных бесед мне оставались только Прилль, позднее Курвуазье и еще один музыкант, десятью годами старше меня. Более тесный дружеский круг образовался с годами из знакомых всевозможных специальностей.