То, что мюнхенская музыкальная жизнь была в целом более планомерна, чем берлинская, само по себе довольно понятно. Ибо в Берлине все и вся имело свою публику, тогда как в Мюнхене каждый исполнитель должен был учитывать, что уже было исполнено до него. В Берлине могли в течение одного года очень часто повторять одну и ту же симфонию Бетховена, в то время как в Мюнхене уже вторичное исполнение в том же сезоне вызывало замечания насчет ненужных повторений. В Мюнхене можно было услышать относительно больше современных произведений, чем в Берлине, а Христиан Деберейнер, например, довольно часто исполнял музыку барокко. В Мюнхене исполнялось также много камерной музыки. Наряду с отличным Мюнхенским струнным квартетом под управлением Килиана и заслуживающим весьма высокой музыкальной оценки квартетом Хёсля, наряду с пианистом Шмид-Линднером, ремонт ванной челябинск часто игравшим в четыре руки с Регером, многие другие камерные музыканты, приезжая на гастроли, выступали в регулярных абонементных концертах, а квартет Вендлинга из Штутгарта, квартет Ребнера из Франкфурта-на-Майне и другие – в отдельных концертах.
Однако мюнхенскую музыкальную жизнь отличали не только высокий уровень, богатство и многообразие, но и общепризнанные вершины, воспринимавшиеся как общественные события и долго обсуждавшиеся. Я помню исполнение скрипичного концерта Брамса Фрицем Крейелером. Впечатление от игры и от энтузиазма слушателей осталось у меня в памяти на целые десятилетия, и глубина этого переживания сравнима только с тем, что я испытал, слушая Давида Ойетраха, – впечатления 1910 и 1953 годов стоят рядом. Что этот день 1910 года останется незабываемым, мы чувствовали уже тогда. Вспоминаю другие подобные же дни, например, день, когда Роберт Хутт прекрасно пел в «Аиде». Я упомянул эти музыкальные события, потому что самый характер связанных с ними переживаний стал невозможен после 1914 года. Для этих восторженных аплодисментов нужна была публика, которая могла без остатка отдаться музыке и сознавала свою высокую миссию.