В одной из пауз он погрозил мне палочкой и сказал: «Мне! вое теперь ясно, симулянт Вы этакий». На следующий день, поборов гордость, я отправился к Клозе и настоятельно попросил его ничего не сообщать официально о том, что я у него больше не занимаюсь, так как уроки Моттля я пропускать не мог. Клозе был настолько добр, что, несмотря на разногласия со мной, согласился выполнить мою просьбу. Таким образом я смог остаться у Моттля я решился даже в Качестве вольнослушателя посещать до конца года его уроки дирижирования. Вое, что связано с Моттлем, будь то занятия или концерт, незабываемо для меня. Он не пускался в подробные объяснения, он был практиком, и нужно было идти ему навстречу, чтобы его понять. Но если такое понимание было раз достигнуто, то достаточно было взгляда, маленького жеста, чтобы передать, «откровения».
Через несколько недель после окончания учебного года я получил письмо с вызовом к секретарю Академии. Добрый Рахангер с огорчением посмотрел на меня и спросил, неужели я не придаю никакой цены и значения свидетельству об окончании. «Конечно придаю», спираль внутриматочная цена – отвечал я. Но когда я узнал, что должен уплатить еще несколько марок за обучение, то отказался от Свидетельства. Моя студенческая пора пришла тем самым к концу.
Не могу судить, каким учителем был Курвуазье для других, для меня он был именно таким, какой был мне нужен. Он был весьма тонким и образованным человеком, обратившимся к музыке лишь после завершения своего медицинского образования. Быть может, поэтому он понимал мое положение лучше, чем другие, и поскольку он был всего на тринадцать лет старше меня, между вами сложились скоро очень хорошие дружеские отношения, хотя наше общение ограничивалось учебными часами. Но до или после занятий мы долго беседовали на всевозможные темы. Мне никогда не приходилось выслушивать от него педантических наставлений, но мне было бы стыдно не показать себя перед ним с наилучшей стороны.