Я был абсолютно на все согласен; самым главным для меня было уехать из Берлина и получить возможность заниматься музыкой и науками. В том, насколько велика была моя разбросанность и насколько плохи вместе с этим виды на профессию, я отдавал себе довольно слабый отчет. Я успел «проглотить» множество разнообразных познаний и, не переварив их, хотел узнавать еще и еще больше. Я вырос без всякого плана и являл собой продукт бессистемного воспитания.
В Мюнхене я тотчас же разыскал Пауля Прилля. Приллю настолько было присуще чувство ответственности, что свое мнение он высказал лишь через некоторое время. Оно было таково, что я обладаю достаточными способностями, чтобы в скором времени найти капельмейстерский ангажемент. Но необходимой предпосылкой для этого он считал хорошую игру на фортепьяно, прежде всего потому, что слишком много дирижеров искало места, и только музыкант, являющийся искусным пианистом, свободно читающий партитуры и способный выступать в концертах в качестве безупречного аккомпаниатора и камерного исполнителя, мог надеяться на сколько-нибудь приличный ангажемент. Прилль был не слишком рад тому, что я одновременно хотел заниматься в университете, опасаясь сопряженного с этим отвлечения от занятий музыкой и потери времени. Но услышав, что учение в университете продлится три года, скрытые камеры он стал придавать этому обстоятельству меньше значения, так как решил, что за это время у меня будет более чем достаточно возможностей для приобретения требуемого им мастерства. Намерение учиться пению он, наоборот, очень одобрял. Он вовсе не имел в виду, что я стану певцом, но считал весьма ценными для дирижера способности и опыт также и в этой области. Таким образом был составлен довольно ясный план занятий. Однако я его не выполнил, виною чему прежде всего был я сам, а также обстоятельства того времени и -позднее – вмешательство моего отца.