Во время своего выздоровления в Партенкирхене в 1917 году я написал свой второй струнный квартет. Эта пьеса была совсем иной, нежели квинтет, не потому, что я усомнился в принципах квинтета, а потому, что по причине своего состояния я не мог отважиться на произведение большой формы. Но при этом на передний план выступила «вторая сторона» моего творческого «я» – чувство звукового колорита, и следствием было то, что в третьем струнном квартете я вновь вернулся к принципам струнного квинтета. В 1918 году я написал еще сонату для виолончели, но вскоре понял, что она ни по своему характеру, ни по своему материалу не отвечает моему замыслу, и начал переделывать ее в виолончельный концерт, но прервал работу после окончания войны.
О каждой из этих вещей в отдельности мало что можно сказать. Те из них, которые мне самому представлялись сколько-нибудь ценными, сохранились: это- траурная музыка, пьесы для скрипки, квартеты и квинтеты. Итак, я без всякого внешнего побуждения обратился к камерной музыке и тем самым инстинктивно, но уверенно вступил на путь, соответствующий моей натуре. Как композитор я достиг первой ступени развития, и при всей неподготовленности к практической работе и профессии в возрасте тридцати лет я почувствовал себя, наконец, внутренне более уверенно и зрело…
Хочу рассказать одну небольшую историю. Когда в 1922 году в Донауэшингене один скрипач спросил, не написал ли я чего-нибудь для скрипки, я вспомнил о своих сольных пьесах, лежавших дотоле в письменном столе. Переработав, я отдал их ему. Его мнение было примерно следующим: пьесы очень его заинтересовали и понравились ему, free online simple calculator но играть их он не станет, ибо его публика чересчур консервативна, чтобы он мог предложить ей такие ультрасовременные пьесы. Пьесы опять были спрятаны в стол и лежали там до тех пор, пока приблизительно в 1927 году Стефан Френкель, часто исполнявший мой дуэт для скрипки и фортепьяно, не спросил меня о сольных пьесах.